"Елена": виагра как орудие убийства

Новосибирец Андрей Звягинцев, живя с нами бок о бок, звезд с неба не хватал. А уехав в столицу, сделался культовым режиссером. Но родину не забыл и по традиции каждую свою работу  перед выпуском в прокат показывает в Новосибирске. Вот и третий полнометражный фильм "Елена" представил в кинотеатре "Победа" 21 сентября, собрав невиданный переаншлаг. До этого лента успела стать призером 64-го каннского фестиваля в номинации "Особый взгляд", а также собрать коллекцию призов на ряде российских и зарубежных показов. 

Критики уже успели определить, что в "Елене" Андрей Звягинцев сделал шаг от метафизического кинематографа к социальной драме. Что едва ли не первым показал трагедию классового расслоения, ведущую к преступлению. И что проблематика "Елены" более чем узнаваема: "проклятый квартирный вопрос, откос от армии, непонимание между воспитанными в СССР родителями и рожденными после распада империи детьми".

Вообще-то все три картины, "Возвращение", "Изгнание" и "Елена", несмотря на непохожесть языка, по сути, об одном. О распадении семьи, которую принято считать ячейкой общества. Но, в отличие от создателей семейных драм и мелодрам, Звягинцев всегда идет по вертикали – к распадению души человеческой, туда, где за передрягами отдельной семьи открываются проблемы  экзистенциальные. 

На пресс-конфереции в Новосибирске он заявил, что  не склонен расставлять акценты. Однако акценты в "Елене" расставлены столь определенно, что не остается сомнений в вынесенном приговоре. Дело здесь не в богатых и бедных и не в борьбе за выживание. Дело в том, что между финансовой и духовной нищетой прямая взаимосвязь.  И еще дело в том, что можно оправдать мать, решившуюся на убийство ради спасения своих детей. Но возможно ли оправдать мать, подсыпавшую мужу смертельную дозу виагры, чтобы наследство досталось ее дегеративному потомству?

Заглавная героиня фильма – не та прекрасная Елена, из-за которой придумали троянского коня и разрушили земли. Елена – внешне возвышенная, снулая, стертая, тупая до безобразия. За душой – ни гроша, ни чего другого. Исправно отдает пенсию сыну-тунеядцу от первого брака, сама живет на  полном довольствии у мужа. Она ему за это – порядок в апартаментах и тело под виагру. Считает, что это любовь. 

Эта валькирия, (как назвал ее сам Звягинцев в более интеллектуальной, чем на н-ской прессухе, беседе) сама разрушит то, что ей не принадлежит. А пока раз за разом добирается длинной и серой, как и вся ее жизнь, дорогой в спальный район к родственникам. Идеальная мать, не правда ли? И нарастает лейтмотив фильма, тревожный, страшный, рвущий сердце, рожденный из звука лопнувшей струны…

 "Особый взгляд" – это даже не социальный контраст, выверенный создателями фильма до мельчайшей детали.  "Особый взгляд" – это развенчивание клише, которыми мы привыкли прикрываться, чтобы скрыть свою интеллектуальную  убогость. Нам удобно жить в определенной системе ценностей, навязанной  или предложенной кем-то – есть истины, которые не обсуждаются. Десять заповедей – первый нравственный закон. Великий советский народ победил в великой отечественной войне. Материнская любовь священна. Зов крови превыше всего. Бедный, зато честный. Ну и так далее. В литературе, пожалуй, только Улицкая, отказываясь от своего прежнего сентиментализма, решилась показать обратную сторону так называемой гуманности. Она безбожно издевается над привычными чувствами и установками, убеждая: не надо быть милосердным к кому попало;  духовное родство выше кровного ("Казус Кукоцкого", "Искренне ваш Шурик"). В кинематографе Звягинцев первый честно, точно и беспощадно  называет вещи своими именами – не столько вещи, сколько людей, их породивших. 

Материнство по Звягинцеву (такое, на какое способна Елена) – это сила тупого животного инстинкта, напрочь задавившего зачатки интеллекта. Никто никого не любит, не любил и не полюбит. Никто не хочет работать, никто не хочет учиться, никто не хочет думать, развиваться, расти, стремиться, постигать. Самое простое – плодиться и размножаться. Зато – священный зов крови.

Дочь бизнесмена Катя – та еще оторва.  Зато честна. Даже находясь в палате смертельно больного отца, не утруждает себя смягчением красок: 

– Безответственность – плодить себе подобных.   

Какой цинизм, не правда ли? А далее происходит вот что.

– Мы снова беременны, – сообщает маме сынок (это уже третий раз, и опять – случайно).

– Какое счастье, – отвечает по инерции мама (только что она отравила мужа и привезла деньги, чтобы отмазать старшего внука от армии). 

– Аборт не пыталась делать, милая? – интересуются в зале.

Да ну, какой аборт. Мы же прозомбированы поповским плакатом "Мама, не убивай меня!". 

И тут гаснет свет. Во всей квартире. Во всем подъезде. Во всем мире. Потому что дальше некуда. 

Однако есть куда. Люмпенское семейство отравительницы переселяется в квартиру умершего.Жисть продолжается – не жизнь, а жисть, жесть, подобие жизни, быдловское блядование на новой территории, но с тем же пивом и фисташками. Под  то же завывание мерзопакостных телепередач типа "Давай поженимся", от которых здорового человека воротит, но где тут у нас здоровые.  "Елена Анатольевна, вам помочь?", – выжимает из себя  невестка, которая уверена, что все ей полагается и так, без посредничества Елены Анатольевны. Пришьют старушку, ей богу пришьют. Вот немного пообживутся – и пришьют. 

"Елена" в Новосибирске

"Елена" в Иркутске

"Елена" в Омске